Фрязево - 61-й километр.

-Да. За здоровье тайного советника Иоганна фон Гете. Я, как только выпил, почувствовал, что пьянею сверх всякой меры и что все остальные - тоже...
-А ... разрешите вам задать один пустяшный вопрос, - сказал черноусый сквозь усы и сквозь бутерброд в усах: он опять обращался только ко мне.
- Разрешите спросить: отчего это в глазах у вас столько грусти?.. Разве можно грустить, имея такие познания! Можно подумать - вы с утра ничего не пили!
Я даже обиделся: - Как, то есть, ничего! И разве это грусть? Это просто замутненность глаз... Я просто немного поддал...
- Нет, нет, эта замутненность - от грусти! Вы, как Гете! Вы всем вашим видом опровергаете одну из моих лемм, несколько умозрительную лемму, но все же выросшую из опыта! Вы, как Гете, все опровергаете...
- Да чем же я опровергаю? Своей замутненностью...?
- Именно! Своей замутненностью! Вот послушайте, в чем моя заветная лемма: когда мы вечером пьем, а утром не пьем, какими мы бываем вечером и какими становимся наутро? Я, например, если выпью - я весел чертовски, я подвижен и неистов, я места себе не нахожу, да. А наутро? - наутро я не просто н е в е с е л, не просто неподвижен, нет. Я ровно настолько же мрачнее обычного себя, трезвого себя, насколько веселее обычного был накануне. Если я накануне одержим был Эросом, то мое утреннее отвращение в точности равновелико вчерашним грезам. Что я хочу сказать? а вот, смотрите:
И черноусый изобразил на бумажке такую вот хреновину.

И объяснил: горизонтальная линия - это линия обычной трезвости, п о в с е д н е в н а я  линия. Наивысшая точка кривой - момент засыпания, наи- низшая - пробуждения с похмелья...
- Видите! Это же голая зеркальность! Глупая, глупая природа, ни о чем она не заботится так рьяно, как о равновесии! Не знаю, нравственна ли эта забота; но она строго геометрична! Смотрите: ведь эта кривая изображает нам не один только жизненный тонус, нет! Она все изображает. Вечером - бесстрашие, даже если и есть причина бояться, бесстрашие и недооценка всех ценностей. Утром - переоценка всех ценностей, переоценка, переходящая в страх, совершенно беспричинный.
Если с вечера, спьяна природа нам "передала", то на утро она столько же и недодает, с математической точностью. Был у вас вечером позыв к идеалу - пожалуйста, с похмелья его сменит порыв к антиидеалу, а если идеал и остается, то вызывает антипорыв. Вот вам в двух словах моя заветная лемма...
Она - всеобща и к каждому применима. А у вас - все не как у людей, все, как у Гете!..
Я рассмеялся: "Почему ж она все-таки лемма, если она всеобща?.."
И декабрист - тоже рассмеялся: "Коли она всеобща, то почему же лемма?.."
- А потому и лемма! Потому что в расчет не принимает бабу! Человека в чистом виде лемма принимает, а бабу - не принимает! С появлением бабы нарушается всякая зеркальность. Если б баба не была бабой, лемма не была бы леммой. Лемма всеобща, пока нет бабы. Баба есть - и леммы уже нет... в особенности - если баба плохая, а лемма - хорошая...
Враз заговорили все. "Да что такое вообще: лемма?" И что такое - плохая баба?" Плохих баб нет, только леммы одни бывают плохие...
- У меня, например, - сказал декабрист, - у меня тридцать баб, и одна чище другой, хоть и усов у меня нет. А у вас, допустим, усы и одна хорошая баба. Все-таки, я считаю: тридцать самых плохих баб лучше, чем одна, хоть и самая хорошая...
- При чем тут усы! Разговор о бабе идет, а не об усах!
- И об усах! Не было бы усов - не было б и разговора...
- Черт знает, что вы городите!.. Все-таки, я думаю: одна хорошая стоит всех ваших. Как вы на это смотрите?.. - черноусый опять поворотился ко мне. - С научной точки зрения, как вы на это смотрите?..
Я сказал:
- С научной, конечно, стоит. В Петушках, например, тридцать посудин меняют на полную бутылку зверобоя, и если ты принесешь, допустим...
" Как! Тридцать на одну! Почему так много!" - галдеж возобновился.
- Да иначе кто ж вам обменяет! Тридцать на двенадцать - это 3.60. А зверобой стоит 2.62. Это и дети знают. Отчего Пушкин умер, они еще не знают, а это - уже знают. А все-таки никакой сдачи. 3.60, конечно, хорошо, это лучше, чем 2.62, но все-таки сдачи не берешь, потому что за витриной стоит хорошая баба, а хорошую бабу надо уважить...
- Да чем же она хороша, эта баба за витриной?
- Да тем и хороша, что плохая вообще бы посуду у вас не взяла. А хорошая баба - берет у вас плохую посуду, а взамен дает хорошую. И поэтому надо уважить... Для чего вообще на свете баба?
Все значительно помолчали. Каждый подумал свое, или все подумали одно и то же, не знаю.
- А для того, чтоб уважить. Что говорил Максим Горький на острове Капри?
"Мерило всякой цивилизации - способ отношения к женщине." Вот и я: прихожу я в Петушинский магазин, у меня с собой тридцать пустых посудин. Я говорю: "Хозяюшка!" - голосом таким пропитым и печальным говорю: "Хозяюшка! Зверобою мне, будьте добры.." И ведь знаю, что чуть ли не рупь передаю: 3.60 минус 2.62. Жалко. А она на меня смотрит: давать ему, гаду, сдачи или не давать? А я на нее смотрю: даст она мне, гадина, сдачи или не даст? Вернее, нет, в это мгновение я смотрю не на нее. Я смотрю сквозь нее и вдаль. И что же встает перед моим бессмысленным взором? Остров Капри встает. Растут агавы и тама- ринды, а под ними сидит Максим Горький, из-под белых брюк волосатые ноги. И пальцем мне грозит: "Не бери сдачи! Не бери сдачи!" Я ему моргаю: мол, жрать будет нечего. "Ну, хорошо, я выпью, а чем я зажирать буду?"
А он: "Ничего, Веня, потерпишь. А коли хочешь жрать - так не пей". Так и ухожу, без всякой сдачи. Сержусь, конечно, думаю: "Мерило!" "Цивилизации!" Эх, Максим Горький, Максим же ты Горький, сдуру или спьяну ты сморозил такое на своем Капри? Тебе хорошо - ты там будешь жрать свои агавы, а мне чего жрать?.."
Публика смеялась. А внучек верещал: "И-и-и-и-и: какие агавы, какие хорошие капри..."
- А плохая баба? - сказал декабрист. - Разве не нужна бывает и плохая баба?
- Конечно! Конечно, нужна - отвечал я ему. - Хорошему человеку плохая баба иногда прямо необходима бывает. Вот я, например, двенадцать недель тому назад: я был во гробе, я уже четыре года лежал во гробе, так что уже и смердеть перестал. А ей говорят: "Вот - он во гробе. И, воскреси, если сможешь". А она подошла ко гробу - вы бы видели, как она подошла!
- Знаем! - сказал декабрист. - "Идет, как пишет. А пишет, как Лева. А Лева пишет фуево".
- Вот-вот! Подошла ко гробу и говорит: "Танифэ куми". Это значит, в переводе с древнежидовского: "Тебе говорю - встань и ходи". И что ж вы думаете? Встал - и пошел. И вот уже три месяца хожу, замутненный...
- Замутненность - от грусти, - повторил черноусый в беретке. - А грусть от бабы.
- Замутненность - оттого, что поддал, - перебил его декабрист.
- Да причем тут "поддал"! А "поддал" - то почему? Потому что, допустим, человек грустит и едет к бабе. Нельзя же ехать к бабе и не пить! - плохая, значит, баба! Да если даже и плохая - все равно надо выпить. Наоборот, чем хуже баба, тем лучше надо поддать!..
- Честное слово! - вскричал декабрист. - Как хорошо, что все мы такие развитые! У нас тут прямо как у Тургенева: все сидят и спорят про любовь. Давайте и я вам что-нибудь расскажу - про исключительную любовь и про то, как бывают необходимы плохие бабы!.. Давайте как у Тургенева! Пусть каждый чего-нибудь да расскажет...
"Давайте!" Давайте как у Тургенева!" Даже старый Митрич - и тот сказал: "Давайте!.."
 

Предыдущая глава      Содержание     Cледующая глава