113-й километр - Омутище.

...Женищина, вся в черном с головы до пят, стояла у окна и, безучастно разглядывая мглу за окном, прижимала к губам кружевной платочек. "Ни дать, ни взять - копия с "Неутешного горя", копия с тебя, Ерофеев, - сразу подумал я про себя и сразу про себя рассмеялся.
Тихо, на цыпочках, чтобы не спугнуть очарования, я подошел к ней сзади и притаился. Женщина плакала...
Вот! Человек уединяется, чтобы поплакать. Но изначально он не одинок. Когда человек плачет, он просто не хочет, чтобы кто-нибудь был сопричастен его слезам. И правильно делает, ибо есть ли что-нибудь на свете выше безутешности?.. О, сказать бы сейчас такое, такое сказать бы, - чтобы брызнули слезы из глаз всех матерей, чтобы в траур облеклись дворцы и хижины, кишлаки и аулы;..
Что же мне все-таки сказать?
- Княгиня, - позвал я тихо.
- Ну, чего тебе? - отозвалась княгиня, глядя в окно.
- Ничего. Губную гармонь у тебя видно со спины, вот чего...
- Не болтай ночами, малый. Это не гармонь, а переносица... Ты лучше посиди и помолчи, за умного сойдешь...
"Это мне-то, в моем-то положении - молчать! Мне, который шел через все вагоны за разрешением загадки!.. Жаль, что я забыл, о чем эта загадка, но помню, что-то очень важное... Впрочем, ладно, потом вспомню... Женщина плачет - а это гораздо важнее... О, позорники! Превратили мою землю в самый дерьмовый ад - и слезы заставляют скрывать от людей, а смех выставлять напоказ!.. О, низкие сволочи! Не оставили людям ничего, кроме "скорби" и "страха", и после этого - и после этого смех у них публичен, а слеза под запретом!..
О, сказать бы сейчас такое, чтобы сжечь их всех, гадов, своим глаголом! Такое сказать, что повергло бы в смятение все народы древности!..
Я подумал и скзал:
- Княгиня!.. а княгиня!..
- Ну, чего тебе опять?
- Нет у тебя уже гармони. Не видно.
- Чего ж тебе тогда видно?
- Одни только кустики. (Она все отвечала, глядя в окно и ко мне не поворачиваясь).
- Сам ты кустик, я вижу...
-"Ну что ж, кустик, так кустик." Я сразу как-то обмяк, сел на лавку и разомлел. Никак, хоть умри, никак я не мог припомнить, для чего я пошел по вагонам и встретил вот эту женщину... О чем же все-таки это "важное"?
- Слушай-ка, княгиня!.. А где твой камердинер Петр? Я его не видел с прошлого августа.
- Чего ты мелешь?
- Честное слово, с тех пор не видел... Где он, твой камердинер?
- Он такой же твой, как и мой! - огрызнулась княгиня. И вдруг рванулась с места и зашагала к дверям, подметая платьем пол вагона. У самых дверей - остановилась, повернула ко мне сиплое, надтреснутое лицо, все в слезах, и крикнула:
- Ненавижу я тебя, Андрей Михайлович! Не-на-ви-жу!! И скрылась.
"Вот это да-а-а, - протянул я восторженно, как давеча декабрист. Ловко она меня отбрила!" И ведь так и ушла, не ответив на самое главное!.. Царица Небесная, что же это главное? Именем щедрот Твоих - дай припомнить!.. Камердинер!
Я позвонил в колокольчик... Через час - опять позвонил.
- Ка-мер-ди-нер!! Вошел слуга, весь в желтом, мой камердинер по имени Петр. Я ему как-то посоветовал, спьяну, ходить во всем желтом, до самой смерти - так он послушался, дурак, и до сих пор так и ходит. - Знаешь что, Петр? Я спал сейчас или нет - как ты думаешь? Спал?
- В том вагоне
- да, спал.
- А в этом - нет?
- А в этом - нет.
- Чудно мне это, Петр... Зажги-ка канделябры. Я люблю, когда горят канделябры, хоть и не знаю толком, что это такое... А то, знаешь, опять мне делается тревожно... Значит, Петр, если тебе верить: я в том вагоне спал, а в этом проснулся. Так?
- Не знаю. Я сам спал - в этом вагоне.
- Да зачем мне тебя было будить! В этом вагоне тебя незачем было будить, если ты в этом и сам проснулся?..
- Ты не путай меня, Петр, не путай... Дай подумать. Видишь ли, Петр, я никак не могу разрешить одну мысль. Так велика эта мысль.
- Какая же это мысль? - А вот какая: выпить у меня чего-нибудь осталось?..
 

Предыдущая глава      Содержание     Cледующая глава