Розанов сказал:  Девушки!  Вы посланы в мир животом, а не
головою.

     Розанов сказал: Изобретение книгопечатания сделало любовь
невозможной.

     Я НЕ ХОЧУ ИСТИНЫ. Я ХОЧУ ПОКОЯ. (Розанов)

     Розанов сказал: Вера Фигнер дура, и Желябов дурак.

     Розанов: молчаливые люди и нелитературные народы.

     Видел. Свидетельствую. (В.Розанов).

Розанов сказал:
     В мышлении моем всегда был какой-то столбняк.
     И несмолкаемый шум в душе.

     Опять Розанов о  хр[истианст]ве  и  поле:  Есть  какая-то
несовмещаемость между хр[истианст]вом и разверстыми ложеснами.


     Розанов сказал:  Подняв новорожденного на  руки,  молодая
мать может сказать: Вот мой пророческий глагол.


     Контрасты бытия.

     Розанов: загаженность литературы, ее оголтело-радикальный
характер

     Розанов: Болит душа о себе,  болит о мире...  Грубы люди,
ужасающе грубы,  и даже по этому одному,  или главным  образом
поэтому и боль в жизни, столько боли... ( Опавшие листья, I)


     Розанов сказал:  Женщина без детей  грешница.  Это  канон
Розанова для всей России.

     Розанов сказал:  Грусть моя вечная гостья.  Она  приходит
вечером,  в сумерки...  Я думаю,  она к человеку подошла в тот
вечерний час, когда Адам вкусил и был изгнан из рая.

     Розанов сказал:  Мы  хорошо  знаем  только  себя.  О всем
прочем только догадываемся.

     Розанов о Гоголе:  Откуда эта беспредельная злоба? Демон,
хватающийся боязливо за крест.

     Осложнить вдохновение хитростью вот Византия. (В.Розанов)

     Розанов сказал:  Нужно, чтобы о ком-нибудь болело сердце.

     Розанов сказал:  Будем целовать друг  друга,  пока  текут
дни. Слишком быстротечны они, будем целовать друг друга.

     Розанов сказал:  Боль  мира  победила  радость  мира  вот
христианство.

     Розанов сказал:  Верьте,  люди,  в  нежные идеи.  Бросьте
железо:  оно паутина.  Истинное железо слезы,  вздохи и тоска.
Истинное,  что  никогда  не разрушится одно благородное.  Им и
живите.

     Роз[анов]: perfectum  кабак,  praesens   кабак,   futurum
кабак.

     Из уединения    всё.   Уединение   лучший   страж   души.
(В.Розанов)

     Розанов сказал:  Будь верен в любви:  остальных заповедей
можешь и не исполнять.

     Розанов: Шарлатаны вообще бывают величественны.

     Розанов: с германской походкой.

     Розанов: У    меня   какой-то   фетишизм   мелочей.   Всё
величественное мне было постоянно чуждо.

Розанов
О себе
     Мое отношение к  миру  нежность  и  грусть.  А  в  печати
окончат[ельно]   утвердилась   мысль,   что  я  Передонов  или
Смердяков.  Merci.  Не понимаю,  почему меня так  ненавидят  в
лит[ерату]ре. Сам себе я кажусь очень милым человеком.

О христианстве
     Необыкновенная сила церкви зависит  (м[ежду]  прочим)  от
того,  что  прибегают  к ней люди в самые лучшие моменты своей
души и жизни: страшные, патетически страдальческие, горестные.
Тут человек совсем другой, чем всю жизнь, и лучший.
     Как же этому месту,  куда всё снесено,  не сделаться было
наилучшим и наимогущественнейшим.

О конце Европы
     Механизм гибели    европ[ейской]    цивилизации     будет
заключаться   в   параличе   против   всякого   зла,   всякого
негодяйства,  всякого злодейства:  и  в  конце  времен  злодеи
разорвут мир.

Гоголь и Толстой
     Толстой вовсе не  был  религиозным  лицом,  рел[игиозной]
душою,  как  и Гоголь.  И [у] обоих страх перед религией страх
перед темным, неведомым, чужим.

О мелочах.
     А все-таки  мелочной  лавочки  из души не вытравить:  всё
какие-то досады,  гневы,  самолюбия;  и грош им цена, и минута
времени; а есл[?], и не умеешь не допустить в душу.

О церкви.
     Конечно, я умру все-таки с Церковью, конечно, Церковь мне
неизмеримо   больше   нужна?  чем  литература.  И  духовенство
все-таки всех сословий милее.

О русских.
     Я хочу умереть с Русью и  быть  погребенным  с  русскими.
Кроме русских, единственно и исключительно русских, мне вообще
никто не нужен, не мил и не интересен.

О русских:
     Русь молчалива и застенчива,  и  говорить  почти  что  не
умеет: на этом просторе и разгулялся русский болтун. (соц[иал]
-дем[ократы]).

Об истории после Р. Х..
     Чего не  понимал Леонтьев,  ждущий второго Наполеона etc:
Жизнь Амвросия Оптинского разве не  красочнее,  чем  биография
старого  ветерана  цезаревых  войск,  и  жизнь  пап  Льва  II,
Григория Великого,  Григория VII,  Иннокентия III  несравненно
полнее движением, переменами, борьбой и усилиями, чем довольно
безтрудные и нимало не интересные победы Александра над [нрзб]
вообще история не потеряла интереса, а только переменила ТОН и
ТЕМЫ.  Тон,  од[на]ко[?],  другой.  И царство  благодатное  не
допускает повториться Киру,  Александру,  Цезарю. Наполеон был
явно   исключением   и   инстинктивно   правильно    нарекался
Антихристом.

О Леонтьеве.
     Он был  редко  прекрасный  русский  человек,  с   жестом,
искренней  душой,  язык коего никогда не знал лукавства:  и по
этому  качеству  был  почти  [нрзб]  в  русской   словесности,
довольно-таки  фальшивой,  деланной  и притворной.  В лице его
добрый русский Бог дал  доброй  русской  л[итерату]ре  доброго
писателя.  И  всё:  и  его  реакц[ионно]сть,  и  его постриг в
монашество, и связь с афонскими и оптинскими старцами.

О царе и соц.-демократах.
     Одна лошадь,  да  еще старая и неумная,  везет телегу:  а
дюжина молодцов и молодух сидит в телеге и орут песни.

О евреях.
     Теперь все    дела   русские,   все   отношения   русские
осложнились евреем.  Как справиться с евреем? Куда его девать,
как  бы  он  не  обиделся?  При Николае Пав[ловиче?] этого и в
помине не было.  Русь,  может быть,  не растет,  но  еврей  во
всяком случае растет.

В.В. Розанов.
     Спустя [нрзб] Канун 1970 г.

О разном.
     Осторожно обходи толпу.
     Окружающие убавляют душу, а не прибавляют.
     Сущность молитвы   заключ[ается]  в  признании  глубокого
своего бессилия,  глубокой ограниченности. Что же я скажу Богу
о  том,  что  он  послал  меня увидеть?  Скажу ли,  что мир им
сотворенный прекрасен? Нет. Он ничего не услышит от меня.

О Толстом и Соловьеве.
     Не люблю их поэзии.  Не люблю их мысли. Последняя собака,
раздавленая трамваем,  вызывала большее движение души,  чем их
философия   и   публицистика.  Во  всех  их  не  было  никакой
раздавленности, напротив.
     С детства  мне  было  страшно врождено сострадание;  и на
этот главный пафос души в них  обоих  я  не  находил  никакого
объекта.

О Христе и евреях.
     Есть какая-то  ненависть  между  Ним  и   еврейством.   И
понимаешь ноуменальное, а не феноменальное распни Его.

О революции.
     Революция имеет два измерения длину и ширину: но не имеет
[?]  глубины.  В  революции  нет  [нрзб]  И  не будет.  [нрзб]
царственное чувство.

Еще о евреях.
     Почти не встречается еврей, кот[орый] не обладал бы каким
-нибудь талантом.  Но  не  ищите  среди  них  гения.  Спиноза,
которым  они  все  хвалятся,  был подражателем Декарта.  Около
Канта,  Декарта  и  Лейбница  все   евреи-мыслители   какие-то
часовщики-починщики. Около сверкания Шекспира что такое евреи-
писатели от Гейне до Айзмана?  В самой свободе их  никогда  не
явится великолепия Бакунина.
     Ширь и удаль,  и еврей:  несовместимы.  Они все ходят  на
цыпочках перед Богом.

О царе.
     Любить Царя (просто и ясно) есть  действительно  существо
[?] дело в монархии и первый долг гражданина.

О рус[ском] социализме.
     Вот почему от 14 декабря [19]25 г.  до  сейчас  вся  наша
история есть отклонение в сторону, и просто совершилась ни для
чего.  Зашли не в тот  переулок  и  никакого  дома  не  нашли.
Вертайся назад, в гости не попали.

О Спенсере.
     Никакого желания  спорить   со   Спенсером:   а   желание
вцепиться  в  его  аккуратные  бакенбарды  и  выдрать  из  них
половинку.  А его Сикстинская  философия  [три  строки  текста
утрачены] [?] ким дураком [?] выдрать его за бакенбарды.

О Гоголе.
     Никогда более      страшного      человека,       подобия
человеческого... не приходило в нашу землю.

О Суворине.
     В глазах,  в движениях головы то доброе  и  ласковое,  то
талантливое, что и видел в нем [нрзб] лет. В нем были вероятно
недостатки:  но в нем не было неталантливости ни в чем, даже в
повороте шеи.

О Толстом.
     Когда наша простая Русь полюбила его  простою  и  светлою
любовью за Войну и мир,  он сказал:  Мало.  Хочу быть Буддой и
Шопенгауэром.  Но вместо Будды и Шопенгауэра получилось только
42 карточки,  где он снят en face,  в профиль, и [нрзб], сидя,
стоя,  лежа,  в рубахе,  кафтане и еще в чем-то,  за плугом  и
верхом, в тапочках, шляпе и просто так...

О церкви.
     Собственно, непосредственно слит с церковью и  никогда не
был (и в детстве, и юношей, и зрелым). Я всегда был зрителем в
ней,  стоятелем   хотящим   помолиться   оценщиком,   хоть   и
любующимся,  Таким образом, и здесь, как везде, как и во всем,
и тут я был иностранец.

О христианстве.
     Дальнейший отказ   хр[истианст]ва  от  пола  будет  иметь
последствием увеличение триумфов еврейства.  Вот,  отчего  так
[нрзб] время я начал проповедывать[нрзб] хр[истианст]во должно
хотя бы отчасти стать фаллическим.

О Гоголе.
     Памятники не удаются у русских (Гоголю и т.  д.),  потому
что  единственный  нормальный  памятник  часовня,  и   в   ней
неугасимая лампада по рабе Божием Николае.

О рус[ской] литературе.
     /Ср[авнение] с    иностр[анной]/.    Всё-таки     русская
литература  как-то  несравненно  колоритна.  Какие  характеры,
какое чудачество. Какая милая чепуха.

О Герцене и Грибоедове.
     Чему я собственно враждебен в литературе?  Тому же,  чему
враждебен в человеке: самодовольству. Самодовольный Герцен мне
в  той  же мере противен,  как полковник Скалозуб.  Счастливый
успехами в литературе, в женитьбе, в службе, Грибоедов, в моем
вкусе, опять тот же полковник Скалозуб.

О своем творчестве.
     Какого влияния  я  хочу?  Чтобы  моё   влияние   было   в
расширении души человеческой,  чтобы душа была нежнее, чтобы у
нее было больше ухо, больше ноздри. И больше в сущности ничего
не хочу. [3 строчки нрзб] человеку, как не [нрзб] в поле.

De ratione.
     Конечно, я ценил ум,  без него скучно,  с умом интересно,
это само собою. Но почему-то не привлекает и не восхищает. Бог
душа мира, а не мировой разум.

О Михайловском, Чернышевском etc.
     Пришел вонючий  разночинец.  Пришел  со своею ненавистью,
пришел со своею завистью,  пришел со своею  грязью.  И...  это
окружило его ореолом мрачного демона отрицания... Он был не чё
рен,  а грязен. И разрушил дворянскую культуру от Державина до
Пушкина.

О попах.
     Попы медное войско около Христа.  От ЕГО слез и страданий
ни капли в НИХ. Отроду я не видал ни одного заплакавшего попа.
Всё некогда, всё должность и служба.
     И между  прочим,  ни в ком я не видал такого равнодушного
отношения к смерти, как у попов. Эта метафизика нам нипочем.

добавить:
     триумф, тщета,
     идея, каприз, пафос.
     (о смесях).