Венедикт Ерофеев и Василий Розанов

Ефим Курганов

Ерофеевское эссе "Василий Розанов глазами эксцентрика" - это своего рода признание в любви к Розанову, выраженное достаточно необычно, но вполне по-розановски: пусть это мерзкий, противный старикашка, но я без него не могу, ибо все 36 его сочинений вонзились мне в душу. И это была не бравада, а высший предел откровенности.

Самоощущение Розанова было в высшей степени близко Ерофееву. Не то чтобы Веничка учился у Розанова. Нет, вдруг прочел и ощутил родную душу, такого же неприкаянного и отчаянного философа, провоцирующего, дразнящего впавшую в спячку Русь. И еще один крайне важный момент необходимо сейчас выделить.

Веничка чувствовал себя в мире... евреем. В этом он признался в своей трагедии Вальпургиева ночь, в которой вывел себя как еврея. Если Абрам Терц Синявского - это тщательно отработанная поза, то Гуревич из Вальпургиевой ночи, несущий в себе явные черты веничкиного облика, - исповедание веры, попытка с жесткой точностью и емкостью определить особенность своего пути в жизни и искусстве, специфику своего исключительного художнического бесстрашия.

Веничка не столько был отвергнут миром, сколько сам его отверг, но при этом не отгородился, а бросил вызов, горько и страшно выразив свое несогласие с устройством мира, показав, что он другой, что он сам выбирает свое гетто. Осмысляя свою миссию, Веничка и взглянул на себя как на еврея. Игорь Авдиев, один из персонажей поэмы "Москва - Петушки", отмечает:

Без сомнения, Веня был евреем. Я это понял в самые первые дни нашего знакомства. Нельзя вынудить еврея не быть евреем, раз он родился таковым, как нельзя евреев разлучить водой, огнем, тюрьмой, сумасшедшим домом, - мы сердцем едины. Kонечно, родиться сразу евреем - это рок, фатум, предопределение ¹ .

Поняв себя по внутреннему жизнеощущению как еврея, Веничка и потянулся страстно к Розанову.

Василий Розанов не мог без евреев. Мучался этим, изрыгал порой проклятия и опять бежал к ним. Собственно, проклятия эти вызывались исключительной силой его безмерного преклонения перед народом Израиля. А за проклятиями (часто даже рядом с ними) следовали восторги, которые из-за их неумеренности сам же Розанов и расценивал как унизительные для русского человека. Проклятия народу Израиля порождались огромной концентрированной мощью преклонения перед ним.

Скажем, заявляет Розанов в 1912 году в книжечке Библейская поэзия, что дар гениальной простоты присущ только семитам. После такого высказывания проклятия просто не могли не вырваться из истерзанной души писателя. Тяжело было ему справиться со своим страстным и мучительным тяготением к евреям, трудно было переварить его в себе, но выдавить, вырезать из себя это тяготение Розанов не мог, да и не хотел.

Он видел в себе иудея, нет, не просто иудея, а библейского пророка, из любви вершащего божью распрaву над своим народом. Он с гордостью сравнивал себя с рабби Акибой, одним из десяти мудрецов, преданных после разгрома восстания Бар-Kохбы мученической смерти:

Словом, рабби Акиба был "Розанов I века по Р.Х.", такой же неуч, такой же гений, такой же мудрец и поэт, а Розанов есть "Акиба XX века"... ²

В своем противостоянии гибнущему миру, в осознании себя грозным свидетелем общего распада и Ерофеев, подобно Розанову, открыл в себе иудея. Им обоим казалось, что русская позиция выражается словами: хреново, но все равно будем жить. А им по душе была позиция: так жить нельзя; лучше взорвать все к чертовой матери, чем так жить. Оба они определяли эту вторую позицию как еврейскую (точнее было бы ее назвать линией ветхозаветных пророков, линией поругания миру) и как особенно близкую себе.

Веничка Ерофеев оказался с Розановым как бы на одной оси. Они, такие разные, совпали в характере своего самоощущения. Но при этом они отнюдь не являли собой некое исключение, некое отклонение от нормы. Более того, за парой Ерофеев - Розанов вырисовывается определенная линия русской духовной культуры.

Вспомним мгновенно врезающиеся в память своей жесткой афористичностью строки из цветаевской Поэмы конца:

В сем христианнейшем из миров
Поэты - жиды!

Цветаева, судя по всему, имела в виду фактор отверженности евреев. Но для понимания феномена Ерофеев - Розанов нужно еще помнить вот что (и это также входит в контекст Поэмы конца): евреи потому-то и были отвергнуты христианским миром, что сами не признали его, отказались слиться с ним, предпочли остаться в гетто избранничеств.

Народ, отказавшийся, дабы сохранить свое Я, свой внутренний лик от милостиво даруемого спасения, от разрешения быть как все, и Ерофеев и Розанов ощутили своим. Точнее, они поняли, что они такие же. Такова ситуация, определившая одну из линий русской культуры.

Примечания

¹ Театр, 1991, N 2, с. 110-111.

² Розанов В. В. Сахарна // Литературная учеба, 1989 , N 2, с. 115.