- Митричем меня
звать. А это мой внучек, он тоже
Митрич... Едем в Орехово, в парк... в
карусели покататься... А внучек
добавил:
-И-и-и-и-и... Необычен
был этот звук, и чертовски обидно,
что я не могу его как следует
передать. Он не говорил, а верещал. И
говорил не ртом, потому что рот его
был всегда сощурен и начинался
откуда-то сзади. А говорил он левой
ноздрей, и то с таким усилием, как
будто левую ноздрю приподнимал
правой: "И-и-и-и-и-и-и, как мы
быстро едем в Петушки, славные
Петушки..." "И-и-и-и-и, какой
пьяный дедушка, хороший дедушка..."
- Тта-а-ак. Значит,
говоришь, в карусели?..
- В карусели.
- А может, все-таки, не
в карусели?..
- В карусели, - еще раз
подтвердил Митрич, и все тем же
приговоренным голосом, и влага из
глаз его все текла...
- А скажи мне, Митрич,
а что ты тут делал, пока я в тамбуре
был? пока я в тамбуре был погружен в
свои мысли? в свои мысли о своем
чувстве? к любимой женщине? А? Скажи...
Митрич, не
шелохнувшись, весь как-то забегал.
- Я... ниничего. Я
просто хотел компоту покушать...
Компоту с белым хлебом...
- Компоту с белым
хлебом?
- Компоту. С белым
хлебом.
- Прекрасно. Значит,
так: я стою на площадке и весь
погружен в мысли о чувстве. А вы,
между тем, ищите у меня на лавочке:
нет ли тут компоту с белым хлебом?..
А не найдя компоту...
Дедушка - первый не
вынес, и весь расплакался. А следом
за ним и внучек: верхняя губа у него
совсем куда-то пропала, а нижняя
свесилась до пупа, как волосы у
пианиста... Оба плакали...
- Я вас понимаю, да. Я
все могу понять, если захочу
простить... У меня душа, как у
троянского коня пузо, многое
вместит. Я все прощу, если захочу
понять. А я понимаю: ... вы просто
хотите компота и белого хлеба. Но у
меня на лавочке вы не находите ни
того, ни другого. И вы просто
вынуждены пить хотя бы то, что вы
находите - взамен того, чего бы вы
хотели...
Я их раздавил своими
уликами, они закрыли лицо, оба,
покаянно раскачивались на лавке, в
такт моим обвинениям.
- Вы мне напоминаете
одного старичка в Петушках. Он -
тоже, он пил на чужбинку, он пил
только краденое: утащит, например, в
аптеке флакон тройного одеколона,
отойдет в туалет у вокзала и там
тихонько выпьет. Он называл это "пить
на брудершафт", он был серьезно
убежден, что это и есть "пить на
брудершафт", он так и умер в своем
заблуждении... Так что же? Значит, и
вы решили - на брудершафт?..
Они все
раскачивались и плакали, а внучек -
тот даже заморгал от горя, всеми
своими подмышками...
- Но - довольно слез. Я
если захочу понять, то все вмещу. У
меня не голова, а дом терпимости.
Если вы хотите - я могу угостить еще.
Вы уже по пятьдесят грамм выпили - я
могу налить еще по пятьдесят грамм...
В эту минуту кто-то
подошел к нам сзади и сказал:
- Я тоже хочу с вами
выпить. Все разом на него поглядели.
То был черноусый, в жакетке и
коричневом берете.
-И-и-и-и-и, - заверещал
молодой Митрич, - какой дяденька,
какой хитрый дяденька...
Черноусый оборвал
его, взглядом из-под усов:
- Я никакой не хитрый.
Я не ворую, как некоторые. Я не ворую
у незнакомых людей предметов
первой необходимости. Я пришел со
своей - вот...
И он поставил мне на
лавочку бутылку столичной.
- От моей не
откажетесь? - спросил он меня. Я
потеснился, чтобы дать ему место.
Нет, потом, пожалуй, и не откажусь, а
пока хочу свое. Поцелуй тети Клавы.
- Тёти Клавы?
- Тёти Клавы. Мы
налили себе, каждый свое. Дед и внук
протянули мне свою посуду: они
оказывается, давно держали ее
наготове, задолго до того, как я их
поманил. Дед вынул пустую
четвертинку, я сразу ее признал. А
внучек - тот вынул даже целый ковш, и
вынул откуда-то из-под лобка и
диафрагмы...
Я налил им, сколько
обещал, и они улыбались.
- На брудершафт,
ребятишки?
- На брудершафт. Все
пили, запрокинув головы, как
пианисты...
"Наш поезд на
станции Есино не останавливается.
Остановки по всем пунктам - кроме
Есино".
Предыдущая глава Содержание Cледующая глава